Речь председателя советской делегации М. М. Литвинова на заседании 6-й политической комиссии Лиги наций

23 сентября 1938 г.

Я имею очень мало прибавить к тому, что я сказал на пленуме о политическом и практическом значении ограничения действия ст. 16. Сделанные здесь декларации вызывают у меня лишь следующие замечания.

В одной из этих деклараций говорится, что «текст, структура и юридический эффект Устава должны оставаться без изменений».

До сих пор считалось, что в случае агрессин санкции, предусмотренные в ст. 16, за исключением военных, обязательны для всех членов Лиги. Если бы было иначе, т. е. если бы общей обязательности не было и каждому члену предоставлялось бы право произвольно определять размеры своего участия в санкциях, то беспредметными были бы известное движение за изменение данного положения и сделанные здесь декларации. Подтверждая, что юридическое значение Устава остается неизменным, авторы деклараций, очевидно, хотят заявить, что они впредь оставляют за собой право в известных случаях нарушать юридические обязательства, вытекающие для них из Устава. Мы, конечно, не можем препятствовать представителям государств — членов Лиги делать здесь любые заявления об их политике, об их отношении к своим обязательствам и воспроизведению этих заявлений в протоколах Лиги наций, но такие односторонние заявления лишены всякого юридического значения и упираются скорее в область международной морали, верности принятым на себя обязательствам. Я полагаю, что предварительное оповещение о возможности несоблюдения обязательств ни в коей мере не смягчает политического и морального значения такого несоблюдения обязательств.

Я считаю своим долгом лишь обратить внимание на те выводы, которые напрашиваются из подобных заявлений:

1. Нарушение международных обязательств, считавшееся до сих пор привилегией агрессивных стран, исповедующих лишь веру в право силы, издевающихся над всеми принятыми международными принципами права и морали и одалживающих эти принципы, когда они даже носят ненавистный им штамп демократических, лишь в тех случаях, когда это им выгодно, отныне присваивается и другими государствами, продолжающими провозглашать свою верность идеалам Лиги наций. Это положение получило на днях блестящее подтверждение со стороны этих государств и вне Лиги наций. Таким образом, принцип святости и нерушимости международных обязательств должен как будто отойти в область прошлого.

2. Поскольку некоторые государства оставляют за собой право самим определять свое отношение к санкциям, открывается широкое поле для всякого рода сделок и торга между агрессором и членом Лиги и сами санкции могут стать предметом такой сделки и торга,

3. Некоторые малые страны и раньше испытывали некоторый страх перед гневом международных хищников, к которым должны были применяться санкции. Эти страны имели хотя некоторое прикрытие в обязательности для них санкций, которое позволяло им ссылаться на необходимость выполнения ими своего долга перед Лигой. Этого прикрытия они теперь лишаются, ибо участвовать в санкциях они могут лишь в силу добровольного решения, вследствие чего они могут подвергаться еще большему давлению и терроризированию со стороны агрессоров.

4. Ст. 16 перестает быть фактором, удерживающим агрессора или заставляющим его колебаться. Получая возможность сговориться с одним из членов Лиги, запугать других и таким образом влиять на определение ими своего отношения к санкциям, он может заранее предотвратить какое-либо применение к нему санкций.

5. Провозглашение принципа, что каждый член Лиги может дать произвольное толкование ст. 16, противоречащее ее смыслу и признаваемому формальному ее значению, открывает возможность таким же образом обращаться и с другими статьями Устава Лиги. Спрашивается, какая же польза тогда от предлагаемого укрепления этих статей? Спрашивается, какая польза от постановления, что ст. 11 требует единогласия, если любой член Лиги может по-своему толковать эту статью?

Я предлагаю на ваше усмотрение эти выводы, дабы каждый из вас отдавал себе отчет в смысле и значении дискуссии, которая здесь происходит.

В связи с первым из перечисленных мною выводов я позволю себе сделать маленькое отступление. После заявления, сделанного мною в Ассамблее об отношении Советского правительства к чехословацкой проблеме, мне приходилось слышать замечания, что, поскольку Советское правительство ставит условием своей помощи Чехословакии такую же помощь со стороны Франции, оно как будто также нарушает советско-чехословацкий пакт о взаимной помощи. Люди, которые делают такие замечания, очевидно, не знают или делают вид, что не знают, что советско-французский и советско-чехословацкий пакты о взаимной помощи явились результатом акции в пользу создания регионального пакта о взаимной помощи с участием Германии и Польши, основанного на коллективной помощи. Вследствие отказа этих двух стран Франция и Чехословакия предпочли вместо одного советско-франко-чехословацкого пакта заключить два двусторонних пакта. Как раз чехословацкое правительство при этом настаивало на том, чтобы советско-чехословацкая взаимная помощь была обусловлена помощью Франции, что нашло себе выражение в соответственном договоре. Таким образом, Советское правительство свободно от всяких обязательств перед Чехословакией в случае безучастного отношения Франции к нападению на нее. В этом смысле Советское правительство может прийти на помощь Чехословакии лишь в порядке добровольного решения либо в силу постановления Лиги наций, но никто не вправе этой помощи требовать по праву; и действительно, чехословацкое правительство не ставило вопроса о нашей помощи независимо от французской и не только по формальным, но и по практическим соображениям. Уже после принятия им германо-англофранцузского ультиматума оно запросило Советское правительство, какова будет позиция последнего, иначе говоря, будет ли оно еще считать себя связанным чехословацко-советским пактом в случае предъявления Германией новых требований и неудачи англо-германских переговоров и решения Чехословакии защищать свои границы с оружием в руках. Этот вторичный запрос вполне понятен, ибо после принятия Чехословакией ультиматума, включающего эвентуальное денонсирование советско-чехословацкого пакта, Советское правительство, несомненно, имело моральное право также немедленно отказаться от этого пакта. Тем не менее Советское правительство, не ищущее предлогов, чтобы уклониться от выполнения своих обязательств, ответило Праге, что в случае помощи Франции в указанных чехословацким правительством условиях вступит в силу советско-чехословацкий пакт. Я позволил себе это отступление по тем соображениям, что выступать здесь, как я это делаю, может лишь представитель правительства, имеющего чистую совесть и чистые руки в области выполнения международных обязательств. Я должен прежде всего отвести от Советского правительства всякие несправедливые, основанные на незнании или злостные упреки, а потом уже заявить, что советская делегация не сможет принять доклад комиссии, предлагающий пленуму «принять к сведению ситуацию, созданную сделанными здесь односторонними декларациями», и в данном случае, я уверен, советская делегация действует в интересах Лиги и в интересах всех народов, в интересах мира.

Печат. по газ. «Известия» № 224 (6691), 24 сентября 1938 г.