Часть III

В заключение подчеркиваю, что эту работу я издал по собственной инициативе, что никто меня к этому не призывал и приказаний это сделать я ни от кого не получал, т.е. ни от чешских, ни от русских учреждений. Сокращенно я читал об этой работе на собрании Общества Чешских врачей 9-го июля 1945 г. Я хотел было сделать это сразу же, как только в освобожденной стране Общество Чешских врачей начнет свои регулярные собрания, но мой арест этому помешал.

Во время допроса мне были заданы главным образом следующие 3 вопроса:

1.Почему я ездил в Катынь?
2.Какие публичные заявления я делал?
3.Почему я подписал Катынский протокол?

На первый вопрос я ответил во вступлении.

По второму вопросу скажу следующее: мои публичные заявления были сделаны не по собственной воле.

Еще до того, как я выехал в Катынь, о предстоящей поездке знали на радио, которое обращалось ко мне с идеей организации доклада для широкой общественности. После моего возвращения и официальной публикации Катынского протокола, ко мне обратились редакторы издававшихся в то время ежедневников «Polední list» и «Večerní České slovo». Они объясняли, что получили указание взять у меня интервью и что мои ответы будут опубликованы во всех ежедневных газетах. Я ответил на их вопросы и рассказал правду о том, что видел и слышал в Катыни, однако на следующий день я был очень огорчен, когда прочел нечто совершенно иное, и что мне приписывались высказывания, которые мне совершенно не принадлежали и принадлежать не могли. В частности, я никогда не говорил, что преступление совершили большевики. Однако, изменить сложившуюся ситуацию в то время было невозможно. Несколько дней спустя начальник печати так называемого "протектората"¹ Вольфрам фон Волмар потребовал от меня, чтобы я сделал доклад о своем Катынском опыте для представителей печати в «Прессклубе»². Я так и сделал, однако опять же объективно, и по окончании доклада я выше упомянутых редакторов упрекнул за манеру изложения, что и констатировало уже в настоящее время Чешское информационное бюро. (См. газету «Prace» от 11-го июля 1945г.) Я тогда подчеркнул, что врач не должен обсуждать вину или невиновность обвиняемых, но обязан предоставить объективную экспертизу, относящуюся к области медицины. Редакторы ссылались на цензуру.

На радио я описал свою поездку и впечатления, которые она во мне оставила, и вовсе обошел стороной мнение о том, что трупы польских офицеров находились в могилах 3 года. Немецкая цензура изъяла некоторые мои фразы и потребовала, чтобы я добавил, что трупы были в могилах несомненно более 3 лет. Я удовлетворил это требование, но слово «несомненно» опустил. Пластинка с докладом находится в архиве радиовещания.

Редактор ежемесячника «Přítomnost» обратился ко мне с идеей статьи. Статью я написал приблизительно в том же смысле, что и доклад на радио.

Ни в каких других случаях я о Катынском деле в обществе не говорил, и только своим ближайшим друзьям, в патриотизме которых, в истинном смысле этого слова, не приходилось сомневаться, я намекнул, в течение какого времени лежали трупы в Катынском лесу.

На третий вопрос, почему я подписал катынский протокол, я ответил:

«Каждому из нас было ясно, что если бы мы не подписали протокол, который составили проф. Бутц из Вроцлава и проф. Орсос из Будапешта, то наш самолет ни в коем случае не вернулся бы».³ Именно поэтому никто из нас о деле не дискутировал ни в обществе, ни в личном кругу, никто не выступил с опровержениями, не выразил противоположного суждения, и поэтому у меня создалось впечатление, что каждому из нас известно настоящее состояние дел.⁴

Возможно, было бы правильным заявить, что мы не верим тем свидетельским показаниям, которые датируют преступление весной 1940 г., но оценивать правдивость свидетелей должны не врачи, а юристы. Как следствие, мы были бы вынуждены доказывать, что документы подделали или что более поздние документы изъяли, но и это не наше дело. Мы должны принимать свидетельские показания так, как есть. Кроме того, мы не могли за те два дня, которые мы провели в Катыни, удостовериться, как быстро трупы в данном месте разлагаются. Было бы необходимо исследовать несколько трупов с кладбища в Катыни⁵, про которые было бы точно установлено, что они находились в могиле 3 года, и сравнить все это с результатами наших исследований, как и поступила русская комиссия. С разложением трупов в массовых могилах у нас не было достаточного личного опыта. Хотя в течение Мировой войны 1914-­1918 гг. и было сделано несколько эксгумаций массовых могил, но они проводились позднее, чем через 3 года [после захоронения]. Трупы в этих могилах были истлевшие и разложившиеся.

Советские власти нашу ситуацию поняли, разумеется, совершенно правильно и поэтому надо поклониться власти Советов, которая в своем великодушии не требовала нашего наказания, ибо осознавала, что тот, кто не был бы осмотрителен, того заставили бы замолчать навсегда. Правда все-таки всегда победит.

Примечания

1. Автор имеет ввиду Protektorat Bömen und Mähren, т.е. Протекторат Богемия и Моравия, что являлось в время войны официальным названием Чехии, находящейся под немецким управлением. [стр. 21]

2. В оригинале стоит «Presseklub». [стр. 21]

3. Данные кавычки, закрывающие цитату, в оригинале отсутствуют. Это несомненная ошибка наборщика. Переводчик позволил себе закрыть цитату там, где — по его мнению — она могла быть изначально закрыта у автора. [стр. 22]

4. По контексту невозможно в точности сказать, к какому времени относится содержание этого абзаца. Возможно, что автор имеет ввиду «во время войны» или «когда мы были в Катынском лесу». [стр. 22]

5. Имеется ввиду селение Катынь, расположенное приблизительно в 6 км к западу от места обнаружения катынских массовых могил. [стр. 22]