Библиотека
Исследователям Катынского дела

Глава 3. Как маршал Тимошенко1 и генерал Шапошников обманули генерала Лангнера

Генерал Лангнер не сдал Львова немцам. Но когда с другой стороны, с востока, в помощь немецким войскам подоспела советская армия, положение стало абсолютно безнадежным. С приходом большевиков немцы сразу сняли восточную часть кольца осады, а затем и полностью уступили инициативу Красной армии.

21 сентября 1939 г. было десятым днем осады. Без всяких надежд на успех защитников и ввиду полного развала в стране, дальнейшее сопротивление не имело никакого стратегического смысла. Защищались по привычке, из чувства солдатской чести. Как раз в полдень этого дня перед польскими линиями обороны забелел флаг советских парламентеров. Советские офицеры добродушно улыбались и давали понять, что, мол, вооруженное столкновение между польской и советской армией было исключительно результатом какого-то трагического недоразумения.

Во главе советской делегации прибыл личный представитель маршала Тимошенко, генерал Иванов, в сопровождении нескольких старших офицеров, и потребовал непосредственной встречи с командующим обороной Львова. Генерал Лангнер, в присутствии генерала Раковского, майора Явича и капитана Чихирина, начал переговоры, подчеркнув, что дальнейшее пролитие крови бессмысленно и что он готов капитулировать, но…

— Да, конечно! — подхватил генерал Иванов. — Я заранее знаю, что вы хотите сказать. Я уполномочен генералом Тимошенко, — тут он слегка наклонил голову, — передать вам, что условия капитуляции будут крайне мягкими и почетными.

— Что вы называете почетными?

— Я? Гм… А на каких вы настаиваете?

— Если вы хотите окончательного и конкретного ответа, то мы должны сначала посоветоваться.

— Не нужно. От имени генерала Тимошенко я вам предлагаю: все солдаты и офицеры, сложив оружие, будут свободны и смогут отправиться по домам или, если захотят, на румынскую или венгерскую границу, откуда уже могут своими силами пробираться во Францию, в новосформированную польскую армию. Скажу больше: желающим вернуться домой советская власть окажет всяческое содействие — предоставит транспорт и обеспечит продовольствием на дорогу.

О лучших условиях нельзя было и мечтать. Соглашение было подписано. Капитуляция должна была состояться завтра, 22 сентября, в 3 часа дня.

Когда генерал Лангнер проходил по коридору здания, где помещалось командование округом Львовского корпуса, в полутьме прозвучал чей-то придушенный голос:

— Генерал! Они не выполнят никаких условий. Они перебьют нас всех, как собак…

Генерал ничего не ответил. Может, он не слышал? В темном коридоре затихал стук его сапог вместе с легким позвякиванием шпор.

Наивность, легковерие? Неужели генерал не знал текста воззвания к польским солдатам того же Тимошенко, от имени которого говорил генерал Иванов? Нет, это воззвание не попало в осажденный Львов. Время было отмерено. Времени было мало. А назавтра уже было слишком поздно.

Когда все польские офицеры, согласно приказу, сложили оружие в здании командования округом и были готовы походным порядком выступить из города по Лычаковской улице в направлении Винник, а оттуда двинуться к румынской границе — их неожиданно окружил кордон советских войск с винтовками наперевес и примкнутыми штыками.

— Ма-р-р-рш! — и погнали всех в сторону городской заставы.

— Что это значит!? — выразил свой протест генерал Лангнер генералу Иванову. — А где выполнение условий?

— Ах, не беспокойтесь! Условия будут выполнены до мельчайших подробностей. Это в интересах самих офицеров. Это для их безопасности. Во избежание недоразумений с нашими частями в дороге, разными бандами, время военное… Вы меня понимаете? Сначала, господа, пойдете в Тернополь, а оттуда, как решено: кто домой, кто за границу.

Тернополь.

Маленький городок в юго-восточной части Польши. Колючая проволока. Охрана. Со всеми офицерами обращаются как с военнопленными. Дурные предчувствия все глубже закрадываются в сердце, но никто еще не осмеливается сеять сомнения и пораженчество ни в глубине души, ни, тем более, вслух, среди товарищей. Разве мыслимо такое чудовищное предательство? И люди забывают о пережитом, о наглядных фактах, о договорах, попранных, разорванных в клочья, преданных забвению. Так уйдут в забвение листья, сегодня падающие тут и шуршащие под ногами. За зиму они сгниют, и весной их уже не будете Люди обычно верят в то, во что им хочется верить.

24 и 25 сентября генерал Лангнер требует разъяснении, требует отпустить всех на свободу, требует разговора с самим Тимошенко. И действительно, Тимошенко подходит к телефону:

— Конечно, я знаю обо всем. Условия соглашения будут выполнены, гм… без сомнения… Но возникают некоторые обстоятельства… Ведь я тоже завишу от Москвы… Я постараюсь отправить вас, господин генерал, лично и непосредственно в Москву, хорошо?

— Очень прошу вас это сделать.

— Прекрасно.

Проходит следующий день и еще следующий. Третий ползет, как клоп по мокрой стене тюремного барака. Но вот — 28 сентября генерал Лангнер в сопровождении генерала Раковского и майора Явича садятся в самолет. Пропеллеры работают. Трава клонится от ветра и морщатся лужи дождевой воды.

Полет был длинным и утомительным. Бросало, тучи, плохая видимость. Наконец Москва. Та самая, которая… Эх, лучше не думать. Но путь польских офицеров не ведет в Москву. С аэродрома их везут в подмосковное Кунцево. Здесь отдельный дом, окруженный крепким забором. Своего рода «дача», а кругом охрана в форме НКВД, с наганами в кобурах.

Опять тянутся дни. Опять осенний дождь барабанит по стеклам, хотя настоящая осень только начинается. А там, на родине, тысячи военнопленных ждут решения своей судьбы. Но ждут ли еще? Что с ними? Не похожи ли эти переговоры на насмешку, ибо зачем такая задержка? Проходит один, другой, третий день тщетного ожидания. Наконец, на четвертый день подъезжает элегантный лимузин.

— Куда мы должны ехать?

— Генерал Шапошников просит к нему.

Генерал Шапошников, тот самый известный генерал, прославившийся в финскую войну, в будущем начальник генерального штаба, улыбается из-за письменного, стола, встает, обходит его, вежливо здоровается и спрашивает:

— Курите? Пожалуйста. — Он предлагает папиросы лучшего сорта, такого, какой доступен сотой части процента советских граждан. — Я как раз услышал, — говорит он, гладя тыльной стороной ладони выбритые щеки, — услышал, что вы прилетели. Чем могу быть полезен? — садясь поудобнее, он пускает дым и опирается локтем о ручку кресла. Вот так, нормально, невозмутимо. Светлый день льется в окно. Белые облачка плывут по синему небу.

Польские офицеры устали. Они подавлены. Их мундиры измяты. Их родина растоптана… Он, он «услышал»…

— Я хотел бы напомнить вам, господин генерал, об условиях капитуляции, — говорит генерал Лангнер, — которые мы подписали с представителями генерала Тимошенко. Мы требуем их выполнения.

Тогда Шапошников наклоняется слегка вперед и отвечает торжественно, четко, даже берет со стола карандаш и подчеркивает каждое слово сильным ударом его тупого конца:

— Мы выполним все условия. Весь мир, господа, знает, что никто так, как Советский Союз, не способен выполнять раз взятые на себя обязательства.

Насмешка? Нет, он смотрит прямо в глаза, смотрит взглядом, в котором таится усталость и в котором не видно ни следа иронии.

Наступила тишина. Тишина, о которой принято говорить, что звенит в ушах. Потому-то все присутствующие вздрогнули, когда открылась дверь кабинета, хотя открылась она тоже очень тихо. На пороге стоял человек в мундире, вопросительно уставившись взглядом на генерала Шапошникова.

— Господа, изволите чаю? — спросил генерал.

— Нет, благодарим.

Шапошников махнул рукой, вооруженной карандашом, человек исчез, двери закрылись.

— Ну вот, — начал он со вздохом. — Это дело улажено. Но у меня есть… вернее, я хотел бы при этом случае спросить… — тут он посмотрел на Лангнера. — Вам хорошо известны старые польские укрепления на бывшей границе, не так ли? Прошу вас сказать мне… — и из-под бумаг, лежавших на столе, он вынул карту.

— Разве я сегодня могу знать больше, чем вы сами знаете? — ответил Лангнер. — Ведь все форты в ваших руках. Я наверняка не могу знать их так хорошо, как вы.

— Гм, это правда. — Шапошников разочарованно отбрасывает карту, и вдруг начинает казаться, что затронутый им вопрос был только вступлением к какому-то другому разговору. Какому? Вместо этого он спрашивает:

— У вас есть еще какие-нибудь дела, требования?

— Больше никаких. Мы хотели только ходатайствовать об ускорении выполнения условий соглашения и об освобождении всех офицеров и солдат, как это было предусмотрено.

— Я также ничего не могу сказать сверх того, что сказал, — развел руками Шапошников. — Со своей стороны, даю честное слово, что все будет в полном порядке. Вы вернетесь и сами убедитесь в этом. Возможно, что сейчас ваши люди уже свободны.

Тем временем возвращение польских офицеров затягивается еще на несколько дней. Советским властям все это дело не представляется таким срочным, как генералу Лангнеру. Обратный полет во Львов происходит при лучших атмосферных условиях, но пассажиры, нервно переутомленные, упускают из виду происходящее под ними внизу, как например железнодорожный путь от прежней польской пограничной станции Здолбуново-Шепетовка, сверху похожий на тонкую ниточку. А жаль. Если бы они пригляделись внимательнее, то, несомненно, заметили бы длинные вереницы товарных вагонов, движущихся в направлении Бердичева из Киева, а за ними полосы дыма от паровозов, которые с трудом их тянут. Что может быть в вагонах? Товары, машины, вывозимые из Польши? Правда, не увидеть с такой высоты, не пробить взором крышу, но догадаться можно было бы или нет?.. Нет! Польские офицеры, хотя утомлены и взволнованы, однако настроены оптимистически. Они ведь везут с собой торжественное честное слово генерала Шапошникова.

Можно представить себе их изумление, когда во Львове они узнают, что значительные контингенты разоруженных польских офицеров и солдат уже якобы вывозятся тайком в глубь России! Генерал Лангнер не хочет верить этим слухам:

— Это только «якобы», — говорит он, — это не может быть правдой. Ведь у нас подписано соглашение. Ведь у нас есть заверения генерала Тимошенко и честное слово генерала Шапошникова!

— Проверьте, господин генерал, — отвечает тот, кто это сообщил.

А проверить нетрудно: как раз во Львове находится теперь штаб Тимошенко. Генерал Лангнер, пользующийся еще правом свободного передвижения по городу, немедленно отправляется туда. Тимошенко не отказывает ему в аудиенции, но вежливо разъясняет:

— Что касается выполнения условий соглашения, то я не получил еще указаний из Москвы.

На другой день:

— Не мог получить связи с Москвой.

На третий день:

— Подождите, пожалуйста, несколько дней.

Через несколько дней:

…Генерал Лангнер под домашним арестом — у дверей его квартиры стоит охрана НКВД.

Ни одно из условий подписанного соглашения не было соблюдено советской стороной. Большинство разоруженных солдат, всех офицеров, всех сотрудников полиции, военной жандармерии и Корпуса пограничной охраны втолкнули в вагоны для скота и вывезли в глубь России. Это были не условия, предусмотренные соглашением, а те, которые в других странах применяются к самым страшным преступникам: загнанные в вагоны прикладами и штыками, в тесноте, в грязи, голодные, без воды, они ехали на восток к неизвестной цели. Только немногим удалось бежать. В том числе и самому генералу Лангнеру, который потом проберется в Румынию.

Так закончился первый акт драмы.

Вполне оправданным будет вопрос: зачем советские власти задали себе столько труда и хлопот в этой игре лжи и обмана? Зачем большевикам нужно было затягивать игру? С какой целью? Ведь они могли, не подписывая никакого соглашения, не нарушая честного слова своих генералов и пользуясь подавляющим превосходством вооруженных сил, окружить всех и сразу вывезти! Однако им нужно было промедление. Дело было в том, чтобы не спугнуть, не затруднить себе операции по вылавливанию предельно большого количества офицеров. Далеко не все сидели уже за проволокой. Многие еще скрывались, переодевшись в штатское. Если бы известие о вывозе в глубь России распространилось слишком рано, многие, кого большевики собирались уничтожить, старались бы скрыться и найти более безопасное убежище. Никто не пошел бы добровольно на регистрацию. А в городах продолжали висеть объявления, в которых было обещано всем польским офицерам (как офицерам запаса, так и кадровым), что, зарегистрировавшись, они обретут полную свободу и будут приравнены к офицерам Красной армии. Наивных оказалось много. Еще 9 и 10 декабря во львовской тюрьме «Бригидки» насчитывалось около двух тысяч польских офицеров, которых бросали туда по мере добровольной явки на регистрацию. Потом маска была уже не нужна. Вывозили их открыто.

В катынском преступлении и в загадке пропавших без вести польских военнопленных, которую в годы войны окружала тайна, один элемент остается бесспорным, а именно: что все они, перед тем как исчезнуть, находились в советском плену, на советской территории.

В предыдущей главе был поставлен вопрос: сколько польских военнопленных было вывезено в Советский Союз? Никто никогда не узнает совершенно точного числа. Официальные советские источники годом позже, в годовщину нападения на Польшу (см. Приложение 2), сообщили, что в сентябре 1939 года были взяты в плен:

10 генералов, 52 полковника, 72 подполковника, 5131 офицер, 40 966 унтер-офицеров и 181 223 рядовых. Однако цифры эти не включают чинов полиции, жандармерии и Корпуса пограничной охраны. Советские источники также ничего не упоминают о вывезенных в результате «регистрации» и о тех, кто был арестован в индивидуальном порядке зимой 1939—1940 гг. Общее число должно превосходить цифры, приведенные советскими источниками в годовщину нападения.

Что случилось с этими людьми?

Примечания

1. Автор ошибочно называет Тимошенко маршалом. Ген. Тимошенко был произведен в маршалы в 1940 году. (Примечание переводчика.)

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
Яндекс.Метрика
© 2024 Библиотека. Исследователям Катынского дела.
Публикация материалов со сноской на источник.
На главную | Карта сайта | Ссылки | Контакты