Библиотека
Исследователям Катынского дела

Юзеф Чапский. «Катынь и оттепель»

Почему вы об этом не хотите писать, господа?

Фаулер, английский журналист из последнего романа Грэма Грина1, во время уничтожения сторожевой вышки в Индокитае, на которой он оказался случайно, получает тяжелое ранение и прячется на рисовом поле по пояс в воде.

Всю ночь, стуча зубами от холода, он из-за боли впадает в полубессознательное состояние. Душу его терзают стоны, детский плач, сдавленные рыдания умирающего неподалеку солдата-вьетнамца.

«Как странно, — думает Фаулер. — Ведь люди моей профессии втиснули бы все события этой ночи в каких-нибудь две строчки информации».

Человеческое страдание в романах Грина никогда не измеряется чисто количественно, не бывает «всего лишь сложным подведением итогов»: у каждого страдания свой собственный и уникальный масштаб. Грин вкладывает в уста Фаулера такие слова: «Не все ли равно сколько людей страдает — один или много! Один человек может испытать все муки, какие есть на свете. А я, как газетчик, судил по числу людей и тем самым изменил собственным принципам» (подчеркнуто мною. — Ю.Ч. ).

Пусть же не удивляется Грэм Грин-писатель, что две строчки Грэма Грина-журналиста в «Санди таймс», в которых жертвы он «определяет чисто арифметическим путем» и словом «insignificance»2 (тем самым устанавливая место Катыни в иерархии преступлений), вызвали многочисленные отклики и письма в редакцию (впрочем, неопубликованные, поскольку они были написаны поляками)3. Та гора башмачков, оставшаяся от сожженных немцами детей, которую показывали Грину в лагере-музее в Польше, бесчисленные кресты, сооруженные из печных труб на варшавских площадях, эти материальные свидетельства немецкого пребывания в Польше, при, видимо, одновременно последовательном и целенаправленном управлении вниманием писателя принимавшими его друзьями Пясецкого4, в результате привели к появлению этой фразы, в которой журналист Грин изменил Грину-писателю.

Здесь — шесть миллионов убитых, там, в далеком лесу, — только четыре с небольшим тысячи трупов. Insignificance!

Уже некоторые коммунисты оперируют незначительностью этих цифр. «Что значат эти четыре тысячи в сравнении с астрономическим количеством уничтоженных «врагов народа» в... Китае», — заявила моему другу одна польская коммунистка.

Но в таком случае, может, следует об этом забыть, забыть о Катыни, забыть о том, что Катынь для поляка — не только трупы в катынском лесу, разлагающиеся останки, усердно фотографируемые и снимаемые на кинопленку вражеской пропагандой («их внутренности волочились по земле, светило солнце... это были люди, которых любили матери и сестры»), что это также и еще не обнаруженные Катыни, в которых уничтожили пленных из Осташкова и Старобельска5.

Но даже и с теми Катынями все еще только примерно 15000! Insignificance!

На каждого из этих тысяч, неведомо где уничтоженных в период, как это ныне пишется, «бериевщины», были заведены две «папки», из которых одна находилась в лагере, а вторая в управлении — в Москве, с фотографиями и данными, откуда и куда заключенных перебрасывали. Эти «дела» наверняка еще хранятся, тщательно скрываемые в надежных архивах МВД в Москве. Шестьсот молодых летчиков, восемьсот врачей. Среди них были светила польской медицины: профессор Колодзейский, доктор Стефановский, доктор де Левиту, и такие известные всей Польше благодаря своему масштабу и самоотверженной работе люди, как доктор Врочинский, организатор «Больничных касс», доктор Далей, основатель санатория в Быстрой6 для детей-туберкулезников из неимущих семей, были и университетские профессора, ученые, как Пеньковский и Нелькен, техники, как инженер Антони Эйгер, вице-председатель Антигитлеровской лиги в Польше.

Память об этих людях, умерщвленных в различных Катынях, связана с почти полутора миллионами польских граждан, депортированных в 1939-1940 годах, большая часть которых умерла в запертых на засовы вагонах, в Воркуте и Караганде, в алтайских степях или в голодных колхозах Казахстана. Обо всем этом Грину не сообщили ни Пясецкий, ни его друзья.

Огромная часть этих людей погибла, но не все.

Почему я сегодня пишу об этом? Дело не в Грине. Этот писатель, которым я восхищаюсь, судя по двум его коротеньким статьям, а еще более по интервью, какое он дал «Культуре»7, и так увидел то, на что большинство туристов не обращают внимания. Восстановление Старого Мяста в Варшаве не заслонило от него факта, что Варшавское восстание оказалось вычеркнутым из истории Польши с той же последовательностью, с какой вычеркивали Троцкого из истории ВКП(б).

Я также не собираюсь пропагандировать ужасы, перечислять ужасы: здесь столько-то, а вот здесь столько-то миллионов — «страдание не увеличивается чисто арифметическим путем». Если я пишу об этом, то потому, что в Советской России и в Польше наблюдаются признаки оттепели. «Культуру», стремящуюся осмыслить эти признаки и пытающуюся в нынешней, чуть-чуть изменившейся ситуации вести открытый диалог (приглушенный диалог между родиной и эмиграцией не прерывался ни на минуту), подозревают, с одной стороны, в диверсии, в измене эмигрантской непреклонности, с другой же — в серьезной тактической ошибке. Нас упрекают в том, что мы пытаемся говорить о наиболее щекотливых и тягостных вещах, ставя точки над «i». Однако если уж речь идет о диалоге, то именно о диалоге без недомолвок.

Косиор8 и Антонов-Овсеенко9 в СССР, Бела Кун10 в Венгрии, Барский11, Леньский12, Бруно Ясенский13 — вся Польская коммунистическая партия, объявленная в 1938 году «диверсионным центром», — все они реабилитированы, признаны их революционные заслуги. Что это означает?

«...После победы, в один прекрасный день, когда это уже не сможет причинить ущерба, секретные архивы будут обнародованы... тогда вас и нескольких ваших друзей одарят симпатией и сочувствием, в каких ныне вам отказано...» — так говорит кестлеровский Глеткин Рубашову14. Сегодня Глеткин выполняет свое обещание, но все это совершается лишь внутри коммунистической партии... после победы. Такова, значит, оттепель. И это все?

К примеру: что-то не слышно о реабилитации погибших Альтера и Эрлиха, этих замечательных руководителей Бунда, которые ни в чем «не признались»15.

Позволим себе помечтать — более того, задать логичный вопрос: что же дальше? Если на повестке дня пересмотр целого ряда других процессов, как это может отразиться не только на семьях восьми миллионов уничтоженных во время чистки 1938 года16, не только на советских гражданах, но и на отношениях со странами, которые не входят в состав СССР, но находятся в орбите советского блока, — на Польше.

Здесь речь не о моральной оценке побуждений, приведших к эффектным поворотам, проводимым пока что «с истинно сталинской дисциплинированностью». Результат каких «дискуссий» наверху — то, что реабилитация началась именно с Гамарника17 (за смерть которого ответствен Ворошилов) и Косиора, чьим палачом был Молотов, а потом Хрущев?

Если эти случаи реабилитации, если предложения известного историка А. Панкратовой заменить все, ею написанные учебники, если попытки отречься от сталинизма руководителей, что вместе со Сталиным в ответе за ту эпоху, — если все это оценивать как некие трещины в «монолите», то подобные факты могут привести к результатам, для самих правителей непредсказуемым, вызвать принципиальные перемены в дальнейшем развитии страны и в советской политике.

В таком случае следовало бы и на участке советско-польских отношений начать с устранения тех факторов, которые особенно отравляют атмосферу. Умолчания и фальсификации, которые ныне никого уже не вводят в заблуждение, должны быть выставлены на свет и, где только возможно, исправлены, ибо поляками они забыты не будут.

Мог ли знать Грэм Грин, опекаемый «ПАКСом», что для польского сознания (как в стране, так и за ее пределами) означает понятие Катынь, «Катыни», депортация свыше миллиона польских граждан в 1939-1940 годах, репрессии, по скромным подсчетам, десятков тысяч «аковцев»18, начиная с 1944 года и кончая вероломным похищением и арестом 16 руководителей польского подполья во главе с генералом Окулицким19. Я знаю: подавляющее большинство этих людей уже мертвы, но НЕ ВСЕ. Есть люди, живущие на «вольном» поселении, есть и другие, что живут и ежедневно гибнут в бесчисленных лагерях и тюрьмах. Эта цепь фактов вот уже 17 лет мучает каждого поляка, терзает душу в не меньшей степени, нежели стоны на рисовом поле на протяжении одной ночи терзали душу Фаулера-Грина.

Ныне мы располагаем целым рядом новых сообщений о ссыльных, которые ЕЩЕ ЖИВЫ. Выпущенные из России немцы, испанцы, итальянцы, австрийцы шлют на адрес «Свободной Европы» весточки о поляках, до сих пор томящихся в лагерях. Один из корреспондентов пишет даже о каком-то лагере для польских ученых, другой (немец), приводя список фамилий, добавляет: «Возможно, тот факт, что мы поспособствуем освобождению поляков, отчасти уменьшит нашу вину перед польским народом».

Каждому, побывавшему в лагере, известно, что такое лагерная солидарность и дружба. Я не забуду толп людей в лохмотьях, прибывших в Тоцк прямо из лагерей. Каждый из них, буквально каждый, хранил при себе список фамилий товарищей, еще не получивших свободу, рассказывал о них, настаивал на их спасении. С горячим сочувствием говорили друг о друге поляки, евреи и украинцы. Чувство солидарности овладело людьми, которые еще недавно были смертельными врагами и которых по-братски сплотили лагеря.

22 августа 1955 года был обнародован Указ Президиума Верховного Совета СССР о передаче польским властям всех польских граждан, пребывающих в Советском Союзе. По сообщениям из Польши нам известно о приезде из России многих поляков. На родине об этом пишут, однако, удивительно мало. В том, как приезжают люди, не чувствуется никакой планомерности: они прибывают от случая к случаю, беспорядочно и как будто чего-то стыдясь (пример: жена приезжает без мужа, о судьбе которого потом пытается узнать месяцами — безрезультатно). Этот беспорядок — загадка? Нет — он просто бюрократического свойства! Мне знакомо это по 1941-1942 годам. Неизвестно, приняты ли во внимание полученные от прибывающих сведения об их оставшихся в лагерях товарищах. Списки вернувшихся не публикуются. Интервью с возвращающимися — редкость, они профильтрованы, приглажены или просто недостоверны. За многолетнюю ссылку Юзефа Мешковского ответственны, оказывается, посол Кот и польская «двойка»!! Неужели ответы такого рода — плата за возвращение?

Но в Польше распространяются — не могут не распространяться — вести от возвратившихся, передаваемые шепотом из уст в уста, хотя, возможно, не у каждого в памяти сохранилось все пережитое.

Какой же я ответ услышал от него? Что заточенья он не помнит своего, Что в памяти его хранящееся дело, Как Геркуланума история, истлело...20

Все вернувшиеся, кажется, — «вольнопоселенцы», уже отбывшие лагерный срок.

Мы не располагаем никакими данными о том, чтобы поляков освобождали из тюрем и лагерей досрочно. А именно это и следует сделать в первую очередь. Что такое российские лагеря, как высока в них смертность и каковы там условия труда и жизни, мы все хорошо знаем — и тем более знают теперь люди в Польше. Только не надо, чтобы снова прозвучало слово «амнистия», лживое слово. Амнистия для людей, которых увозили из дома по ночам в 1940 году, амнистия для солдат, которых бросили в лагеря, ибо они сражались с Гитлером, и выпустили, чтобы они продолжали сражаться, амнистия для бойцов АК, амнистия для вероломно вывезенных в СССР руководителей нашего подполья! Да, это слово необходимо изъять из обращения в первую очередь!

Если оттепель — это не только несколько ловких пропагандистских жестов на публику и несколько незначительных послаблений, сделанных победившими Глеткиными тем, у кого уже перебит позвоночник, но первые симптомы, возможно, длительного и, вероятно, чрезвычайно тяжелого, однако органичного процесса, начавшегося в Советском Союзе, то вся правда о Катынях должна стать достоянием гласности, а в Польшу должны вернуться все поляки, которые ЕЩЕ ЖИВЫ. Иначе в сознании любого поляка сегодняшние руководители будут отождествляться с «бериевщиной».

Ян Котт21 в еженедельнике «Пшеглёнд культуральны» с волнением, интонация которого не может обманывать, пишет о потрясающем впечатлении от «Дзядов» на варшавской сцене. «Мицкевич словно запечатлевал большую историю по горячим следам», — замечает Котт. Он не добавляет, что гениальность Мицкевича заключается еще и в том, что по горячим следам тот запечатлевает — и как бы в еще большей степени — историю нынешнюю, и поэтому «каждая купюра в тексте ощущалась, как укол в сердце», и именно поэтому на спектакле плакали все: гардеробщицы, машинисты сцены и даже министры. Едва ли следует удивляться слезам всей варшавской публики — не изъяты, надо думать, строчки: «И Бог меня забудь, когда о том забуду!»

Эти слова пронзают сердце любого из нас — и гардеробщиц, и машинистов, и министров, — сердце каждого поляка, как на родине, так и в эмиграции. Они потрясают нас своей страшной выразительностью, и, если бы мы все потребовали сказать всю правду о Катынях и спасти тех, кто ЕЩЕ ЖИВ, то, может, и нам бы, как некогда Мицкевичу, на просторах России повстречались бы друзья-москали, а с их стороны — понимание наших проблем.

«Культура» № 4, Париж, апрель 1956

Примечания

1. Имеется в виду роман Г. Грина «Тихий американец» (1955 г.).

2. Незначительность, ничтожность {англ.).

3. «Катынская бойня бледнеет, теряет свое значение в сравнении с шестью миллионами погибших» («Санди тайме», 15.01.1956).

4. Болеслав Пясецкий (1915—1979) — польский политический деятель и публицист. В довоенный период (1934—1939) руководил фашистской организацией «Фаланга». После войны создал товарищество «ПАКС» (1952), стоящее на платформе сотрудничества католиков (именовавшихся прогрессивными) с коммунистами.

5. Напоминаю: с октября 1939-го по май 1940 г. через Козельский, Осташковский, Старобельский лагеря прошли свыше 15 000 человек (среди которых 8700 — офицеры). Из них в живых осталось 448 офицеров и солдат, почти в полном составе переведенных в Грязовецкий лагерь и в московские тюрьмы. Все остальные — 14 000—15 000 человек — погибли. Из катынских могил эксгумировали 4143 трупа, из которых 70 процентов идентифицированы: все они — пленные из Козельска. Места гибели старобельцев и осташковцев до сих пор — тайна архива МВД в Москве. Их я и называю «Катынями». (Примеч. авт.)

6. Название горной деревушки в Катовицком воеводстве, где расположен центр санаторного лечения туберкулеза.

7. Литературный и общественно-политический ежемесячник на польском языке, выходивший в Париже с 1947 по 2000 г. Организатором журнала и его бессменным редактором более полувека являлся журналист и писатель Ежи Гедройц (1906—2000).

8. Станислав Косиор (1889—1939) — первый секретарь ЦК КП Украины с 1928 г., член ЦК ВКП(б) с 1930 г. Репрессирован, посмертно реабилитирован.

9. Владимир Антонов-Овсеенко (1883—1939) — политический и военный деятель. В 1921 г. — один из руководителей кровавого подавления крестьянского восстания на Тамбовщине. С 1924 г. — полпред СССР в Чехословакии, Литве и Польше. Позже репрессирован, реабилитирован посмертно.

10. Бела Кун (1886—1938) — один из организаторов (1918) и руководителей КП Венгрии. После падения Венгерской советской республики (1919) перебрался в Россию, где занимал ряд руководящих партийных постов. Позже репрессирован, реабилитирован посмертно.

11. Адольф Барский (1868—1939) — один из создателей партии Социал-демократия Королевства Польского и Литвы (1883) и КП Польши (1918). В 1929 г. эмигрировал в СССР, где был вскоре репрессирован; реабилитирован посмертно.

12. Юлиан Леньский (Лещинский) (1889—1937) — деятель польского и международного рабочего движения. В 1929—1937 гг. — член президиума Исполкома Коминтерна, генеральный секретарь КПП, репрессирован, посмертно реабилитирован.

13. Бруно Ясенский (1901—1939) — польский поэт, прозаик и драматург, ведущий представитель польского футуризма. С 1929 г. жил в СССР, начал писать свои романы на русском языке. Репрессирован, реабилитирован посмертно.

14. Речь идет о романе австрийского писателя Артура Кёстлера «Слепящая тьма» (1940), в котором на примере судьбы главного героя, репрессированного коммуниста Рубашова, детально показан механизм сталинского террора. Глеткин — ведущий дело Рубашова следователь.

15. Виктор Альтер (1890—1943) и Хенрик Эрлих (1882— 1942) — еврейские политические деятели, входили в руководство Бунда (Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России). Бунд являлся автономной организацией в составе РСДРП. После Октябрьской революции в Бунде произошел раскол, в 1921 г. Бунд в России самоликвидировался, но в Польше существовал до Второй мировой войны. После вступления советских войск в Польшу в сентябре 1939 г. Альтер и Эрлих были арестованы НКВД и приговорены к смертной казни. Альтера расстреляли. Эрлих покончил жизнь самоубийством в тюрьме.

16. Эта цифра основана на подсчетах А. Вейссберга-Цыбульского, одного из наиболее компетентных знатоков той эпохи. (Примеч. авт.) Александр Вейссберг-Цыбульский (1901—1964) — австрийский физик. В 1931 г., будучи членом австрийской компартии, приехал в СССР. Вскоре был арестован НКВД и в 1940 г. передан в руки гестапо. Позже бежал, перебрался в Варшаву, где жил на нелегальном положении, принимал участие в восстании в варшавском гетто в 1943 г. После войны уехал на Запад, где выпустил воспоминания «Большая чистка» о сталинских репрессиях в Советском Союзе.

17. Ян Гамарник (1894-1937) — в 1928 г. секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, с 1929 г. — начальник Политуправления РККА, первый зам. наркома обороны, член ЦК ВКП(б) с 1927 г. Покончил жизнь самоубийством.

18. Бойцы Армии Крайовой (АК).

19. Леопольд Окулицкий (1898—1946) — бригадный генерал, кадровый офицер Войска Польского. С осени 1939 г. — в подпольных военных организациях. В январе 1941 г. арестован органами НКВД, освобожден в августе того же года после подписания польско-советского соглашения. В 1941—1942 гг.начальник штаба созданной в СССР Польской армии; участвовал в ее выведении на Ближний Восток. По решению командования в 1944 г. перебрасывается на оккупированные гитлеровцами польские земли, участвует в Варшавском восстании 1944 г. После поражения восстания принимает командование АК и своим приказом в январе 1945 г. формально оглашает роспуск АК, предприняв затем попытку создать на новой основе более законспирированную организацию на освобождаемых территориях Польши. В марте 1945 г. Окулицкий вновь арестован НКВД и приговорен (совместно с 15 представителями польского эмигрантского правительства) советским судом к 10 годам лишения свободы якобы за диверсионную деятельность в тылах наступающих частей Советской Армии. Л. Окулицкий скончался в одной из московских тюрем.

20. А. Мицкевич. «Дзяды», часть III. Перевод В. Левика.

21. Ян Котт (р. 1914) — историк литературы, театральный критик, эссеист, с 1969 г. живет в США.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
Яндекс.Метрика
© 2024 Библиотека. Исследователям Катынского дела.
Публикация материалов со сноской на источник.
На главную | Карта сайта | Ссылки | Контакты