Библиотека
Исследователям Катынского дела

Глава 18. Без вины покаяние

 

Джекоб едва сдержался, чтобы из свойственного всем журналистам ехидства не спросить: а должен ли русский народ покаяться за то, что он победил немцев во Второй мировой войне?

Алексей Щербаков. Интервенция

После того как отработала «Комиссия Мэддена», можно было сказать, что геббельсовская провокация удалась так, как маленький рейхсминистр, наверное, и сам не предполагал и даже мечтать не мог. Подкрепленное на таких высотах, как Капитолийский холм1, нюрнбергское непризнание вины гитлеровской Германии плавно перетекло в признание вины СССР. Доказательств, правда, не прибавилось — но когда пропагандистская кампания утруждала себя такими пустяками?

Тема особенно не педалировалась, но тлела себе потихоньку, как огонь в торфянике: немножко тепла, немножко дыма, иногда займется какое-нибудь деревце — а в общем-то ничего катастрофичного... на первый взгляд.

Единственная страна, в которой катынский огонь не угасал никогда — это, разумеется, Польша. Несмотря на социализм, идеологию, польско-советскую дружбу и прочая, прочая...

Отход от советской версии катынского расстрела начался в Польше в 1956 году, когда на волне десталинизации к власти пришел Владислав Гомулка, бывший «узник совести», в 1951—1954 гг. сидевший в тюрьме по обвинению в правонационалистическом уклоне. С его приходом Катынь стала в Польше запретной темой. Пропаганда о ней молчала, из «Большой всеобщей энциклопедии» была изъята статья «Катынь», на кресте в «Катынской долине» Повонзковского кладбища в Варшаве не была указана дата смерти. Такая вот безмолвная демонстрация, когда люди вроде бы и молчат, но, как сказано в одной современной комедии, «громко думают».

Ничего удивительного в этом нет. Многовековые проблемы нельзя решить за несколько лет. И если уж даже Вторая мировая война не излечила поляков от любви к Западу и настороженности по отношению к «москалям»... Взять ту же Британию: именно британские провокационные обещания помощи вообще втравили Польшу в войну с Гитлером — и все равно неистребимо было желание господ офицеров воевать на стороне британской армии, как послушная собачка, которая, как бы с ней ни обращались, все равно бежит на хозяйский свист. Это о любви. Теперь — о ненависти.

Ян Карский до войны был дипломатом, пару лет пробыл в советских лагерях, затем стал курьером между эмигрантским правительством в Лондоне и польским подпольем, после войны обосновался в США. В 2000 году, незадолго до смерти, дал интервью журналу «Новая Польша», где, в частности, говорил:

«И еще одно, о чем поляки не хотят помнить: не было ни одной англо-американской конференции, посвященной западным границам Польши. Англичане и американцы, наоборот, протестовали: нельзя отдавать Польше эти огромные территории на Западе. Границу на Одере—Нейсе мы получили только по милости Сталина. Он не уступал и настаивал: полякам это полагается. Разумеется, у Сталина были свои планы — он хотел поссорить немцев с поляками на вечные времена...»

Это — не лечится!

Польское общество упорно возвращалось к старой доминанте: недоверию к «москалям», комплексу «восьми воеводств» и пр. И, естественно, как на советских кухнях обсуждался «тридцать седьмой год», так на польских — Катынь. Эти настроения росли и крепли, в 80-е годы вырвались на поверхность... ну и пусть их, в конце концов! Мы уже достаточно писали про польскую доминанту, она не менялась и не изменится никогда. Уж если за спасение от Гитлера — никакой благодарности...

Журналист Виктор Литовкин в материале «Польский капкан» пишет:

«17 сентября в Польше "торжественно отметили", так буквально говорилось в сообщении информагентств, "67-ю годовщину вторжения советских войск в восточные районы Польши". Прошли митинги, демонстрации, акции протеста... При этом мне бросилось в глаза, что 1 сентября, 67-ю годовщину начала Второй мировой войны, агрессии против Польши фашистской Германии и начала уничтожения ее, как государства, в Варшаве почему-то проигнорировали. Не было ни митингов, ни демонстраций, да и памятников, как я помню, в столице нашего соседа тому событию посвящено гораздо меньше, чем, к примеру, "советской оккупации" и депортации польского народа в Сибирь. Это было, пожалуй, одно из самых сильных моих впечатлений от посещения Варшавы».

Ну-ну... Неужели панове наконец опомнились и осознали: столкновение с СССР после Рижского договора было неизбежно, а война с Гитлером — это результат идиотизма их собственного правительства? Надо же было оттолкнуть такого прекрасного союзника! Немножко уступчивости, и не Красная Армия перешла бы польскую границу, а Войско Польское маршировало бы по вожделенной Белоруссии в составе группы «Центр». Есть отчего притихнуть 1 сентября, право, есть...

Хотя случаются вещи и похлеще переноса акцентов:

«На днях мне позвонила из Варшавы знакомая журналистка.

— Не могли бы вы, Виктор, найти мне человека, участника вторжения в Польшу, — спросила она. — Хочу взять у него интервью.

— Какого "вторжения"? — не понял я. — Вы имеете в виду "участие в освобождении Польши от фашистов в 1944—1945 годах"?

Коллега на том конце провода замялась.

— У нас принято называть это событие "вторжением"»2.

Комментировать надо?

...«Польское правительство в изгнании» после войны так и осталось в Англии. Резиденция «президента» располагалась в лондонском квартале Челси. Естественно, официально Британия это правительство не признавала, но и деятельности его не препятствовала. Так что неудивительно, что в следующий раз после комиссии Мэддена катынская тема всплыла именно там.

В 1971 году вдруг началась кампания в британских СМИ. Газеты одна за другой стали публиковать какие-то «воспоминания очевидцев», Би-би-си подготовил к показу фильм о «Катынском деле», готовилась к печати книга «Катынь — беспрецедентное преступление». Затем некий комитет начал собирать средства на установку памятника. Газеты утверждали, что уже и место определено — обелиск появится в Лондоне, в районе Кенсингтон — Челси. Советское правительство, как положено, протестовало, но тщетно — это ведь была общественная инициатива, и пока она не нарушает английских законов, прикрыть ее нельзя.

Затем, в апреле 1980 года, базировавшийся в Париже русский диссидентский журнал «Континент» внезапно разразился редакционной статьей «Оглянись в раскаянье».

«В эти памятные и скорбные для Польши дни мы, советские правозащитники, хотим еще раз заверить своих польских друзей, а в их лице и весь польский народ, что никто из нас никогда не забывал и не забудет о той ответственности, которую несет наша страна за преступление, совершенное ее официальными представителями в Катыни.

Мы уверены, что уже недалек тот день, когда наш народ воздаст должное всем участникам этой трагедии, как палачам, так и жертвам: одним — в меру их злодеяния, другим — в меру их мученичества»3.

Что там услышал «польский народ» — непонятно, однако французские газеты честно отозвались на сенсацию. Мировая общественность, роль которой в «прекрасном новом мире» замещают СМИ, к тому времени давно забыла начало этой истории, и постепенно складывалось обратное мнение: советское правительство приказало расстрелять поляков и попыталось свалить свое преступление на немцев. А уж в Польше это совершенно точно знали с самого начала, и никакие улики им были не аргумент. Еще чего: поправлять высшее знание какими-то низменными железками да свидетельствами «москалей».

...В СССР шли свои процессы. В 1953 году к власти пришел Хрущев — очень странный генсек, одновременно запустивший множество экономических, политических, идеологических механизмов, что привели через 35 лет к крушению социализма и развалу СССР. А вот интересно: додумался ли он до того, чтобы разыграть в процессе «десталинизации» катынскую карту? А почему нет? Учитывая, каким грубым враньем являлась, например, знаменитая речь на XX съезде, он вполне мог применить в борьбе со своим великим предшественником и эту историю. Тем более что репрессии особого впечатления на мировую общественность не произвели — режут русские друг друга, ну и пес с ними! А тут тема, имеющая международное звучание...

Есть одно... не то чтобы свидетельство, а тень, даже тень тени — но есть. Ставший в октябре 1956 года первым секретарем ЦК ПОРП Владислав Гомулка, как и другие лидеры стран Варшавского Договора, довольно часто бывал в СССР. И вот во время одного из таких визитов, предположительно в 1958—1959 году, и зашел разговор о Катыни. История обнародования этого эпизода политической биографии «кукурузного генсека» сложна и запутанна. Авторы книги «Катынский синдром», которые ее привели, ссылаются на бывшего сотрудника ЦК КПСС П.К. Костикова, тот, в свою очередь, узнал от другого сотрудника ЦК, Я.Ф. Дзержинского, о разговоре Хрущева и Гомулки, свидетелем которого тот стал по долгу службы.

«Разговор произошел во время официального визита Гомулки в Москву, накануне выступления на митинге дружбы на одном из предприятий. Хрущев был основательно под хмельком, рассуждал в привычном ключе о Сталине и его преступлениях и неожиданно предложил сказать на митинге о Катыни как злодеянии Сталина, с тем чтобы Гомулка поддержал это выступление заявлением, что польский народ осуждает это деяние. Оба руководителя отдают почести убитым и (в духе принятых идеологем) завершают митинг констатацией, что общие несчастья, порождение политики Сталина, сплачивают народы, укрепляют дружбу и братство».

Польский лидер пришел в ужас.

«Гомулка слушал его в огромном напряжении. Через минуту он отозвался сдавленным голосом:

— Вы не отдаете себе отчета, какое эхо это может вызвать в нашем народе, какие реакции и настроения, как это может повлиять на польско-советские отношения. Это для нас очень трагичное дело, серьезное, оно не годится для того, чтобы о нем говорить на митингах. Это могло бы вызвать цепную реакцию. А документы у вас есть? А где лежат офицеры? Все в Катыни? Или еще где-то? Вы готовы ответить на все вопросы семей? Нет? Этого дела, Никита Сергеевич, так решить не удастся. Если вопрос созрел для выяснения, надо это сделать, но серьезно, и знать, как повести себя по отношению к последствиям, которые вызовет публичное обнародование дела. Нет, на митинге не будем это начинать.

Хрущев еще пробовал уговаривать Гомулку завершить Катынское дело на завтрашнем митинге, но Веслав не уступил»4.

Итак, единственный источник, тень облака, мелькнувшая над полем... однако тень достаточно правдоподобная. Хрущев обычно действовал именно так: прокукарекаю, а там хоть потоп. Ведь и речь, которую он произнес на XX съезде, по воспоминаниям причастных к делу людей, была не той, которая готовилась. Выйти, сказать, сделать что-либо непоправимое, что никогда бы не прошло, если бы готовилось обычным порядком. Действовать так, как предлагал Гомулка — «серьезно», — его не устраивало ни в коей мере. Во-первых, Политбюро торпедирует это великое начинание, а во-вторых — польский лидер потребовал обеспечивающие документы, а где их взять?

По сведениям того же Костикова, когда Гомулка позднее попытался вернуться к катынской теме, Хрущев его оборвал: «Вы хотели документов. Нет документов. Нужно было народу сказать попросту. Я предлагал... Не будем возвращаться к этому делу»5.

...Как бы то ни было, в 50-е годы катынская мина в СССР не сработала — а ведь это разоблачение, пожалуй, могло уже тогда взорвать Варшавский Договор и нарушить хрупкое равновесие сил в мире. И кому потом, в ядерной пустыне новой Европы, была бы интересна правда...

Однако в 1964 году Хрущева сняли, пришел Брежнев, фронтовик и патриот, и «разоблачительные» настроения были похоронены почти на двадцать пять лет, до прихода к власти Горбачева.

...По свидетельству В.А. Александрова, бывшего помощника секретаря ЦК КПСС Вадима Медведева, в СССР «катынское дело» всплыло осенью 1987 года. Тогда четыре человека направили в ЦК записку. Это были сам Медведев, который до того, как стал секретарем, возглавлял отдел по связям с социалистическими странами, Соколов (по-видимому, тогдашний министр обороны, кандидат в члены Политбюро Сергей Соколов), министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе и еще один секретарь ЦК, приснопамятный Александр Яковлев. В 1992 году Александров вспоминал:

«В записке "четырех" практически ставился вопрос о внесении ясности в эту страницу истории, подводился вывод о необходимости признать вину сталинского режима и снять этот моральный груз с советско-польских отношений. Записка была внесена в расчете обсудить ее на Политбюро 17 декабря 1987 г., когда обсуждался вопрос о подготовке к визиту Горбачева в Польшу летом 1988 г...»

Обратите внимание: здесь ведь говорится не о расследовании, а о «признании вины сталинского режима». Но откуда авторы взяли, что в расстреле виноват именно сталинский режим? Появились какие-то новые данные? Нет, потому что в последующие годы Яковлев сотоварищи лихорадочно искали хоть какие-то документы по Катыни — искали и найти не могли. Получается, что это — задание? Но кто его дал? Неужели поляки?

Впрочем, не одни поляки яростно разыгрывали катынскую карту, но и еще одно государство, главный конкурент СССР за влияние на планете. Был там и свой поляк, зоологический русофоб Збигнев Бжезинский, однако не стоит преувеличивать его влияние — когда заседала комиссия Мэддена, он еще учился в Гарварде, а когда молодой перспективный советский ученый-обществовед Яковлев6 стажировался в Колумбийском университете, был в том же Гарварде рядовым преподавателем. Нет, это игры куда более давние. «Перестройка» явно планировалась еще при Хрущеве, а когда планировался сам Хрущев?

...В 1987 году катынская тема в повестку дня включена не была. Но команда «правдоискателей» не отступала, и Александров достаточно откровенно пишет, как она продавливала свою линию.

«Осечка с кардинальным решением проблемы, заложенном в записке "четырех", исключала повторение этого же варианта, но не снимала возможности частичных шагов. Следующий шаг нашего отдела состоял в том, что в марте или апреле 1988 г. в Смоленск был направлен зав. сектором Польши Светлов, который привез серьезные наблюдения и предложения по приведению в порядок захоронения польских офицеров. На базе этих наблюдений была направлена, кажется, за подписью Медведева записка в ЦК... Она обсуждалась на Политбюро 5 мая 1988 г., и по ней было принято решение относительно обустройства захоронения в Катыни. Но принципиальная сторона преступления тогда не рассматривалась.

Это решение шло в русле подготовки к встрече на высшем уровне в Варшаве, когда польская сторона могла поднять вопрос о Катыни. Однако остро этот вопрос поляками не ставился на встречах на высшем уровне ни в 1988, ни в 1989 гг., хотя в обоих случаях польской стороной выражалась неудовлетворенность крайне медленным освещением "белых пятен" истории, среди которых была Катынь. Созданная на этот счет в 1988 г. Советско-польская комиссия ученых, в которой советскую сторону возглавлял Смирнов, практически топталась на месте».

Это была так называемая «советско-польская комиссия ученых по изучению истории двух стран», сформированная в 1987 году для внесения ясности в «белые пятна» истории советско-польских отношений. Тогда были выделены несколько тем для изучения: советско-польская война 1919—1921 гг.; роспуск компартии Польши в 30-х годах и чистка ее руководства; освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию в 1939 г.; катынский расстрел; «пакт Молотова—Риббентропа»; депортация поляков с территории Западной Украины и Западной Белоруссии; действия советских войск во время Варшавского восстания.

Уже из одного перечисления тем виден уклон работы комиссии. Жестокие притеснения украинского и белорусского народов польским правительством, деятельность Армии Крайовой, судьба пленных красноармейцев, засылка банд на советскую территорию в 20-х годах, наконец, само Варшавское восстание — эти «белые пятна» комиссией не рассматривались. «Нагибали» явно Советский Союз — а тот послушно «нагибался», вплоть до известной позы. Почему, интересно? Ведь агенты влияния одного государства в верхних этажах власти другого — это конспирология, наука шизофреническая, к которой никак нельзя относиться всерьез...

...Впрочем, толку от работы комиссии, по крайней мере по катынскому вопросу, не вышло никакого. И неудивительно — ведь доказательная-то база оставалась той же самой! Но «четверка» по-прежнему абсолютно уверена, что в расстреле виноват СССР, и все так же гнет свою линию.

«Важным этапом исследования трагедии Катыни стала работа Комиссии народных депутатов СССР по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении, которую возглавлял Яковлев... Во все архивные службы страны были направлены письма за подписью Яковлева с просьбой выявить и представить материалы, связанные с секретными протоколами и их последствиями. Одной из производных изысканий комиссии стало выявление документов по польским военнопленным.

Эта деятельность комиссии соприкасалась с работой Международного отдела по польскому направлению. Позиции формировались фактически параллельно. С одной стороны, весной 1989 г. было принято решение ЦК КПСС по расширению поиска архивных документов. С другой стороны, Главархиву было дано поручение на этот счет от Совмина СССР, подготовленное в МИД, где активный поиск вело историко-дипломатическое управление во главе с исследователем германской политики Ковалевым».

Итак, поиски шли, причем абсолютно безуспешно. А тем временем поляки начали нажимать. 22 марта 1989 года тогдашний министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе, зав. международным отделом ЦК Валентин Фалин и председатель КГБ Владимир Крючков пишут в ЦК КПСС:

«По мере приближения критических дат 1939 года все большую остроту принимают в Польше дискуссии вокруг так называемых "белых пятен" отношений с СССР (и Россией). В последние недели центр внимания приковывается к Катыни. В серии публикаций, авторами которых выступают как деятели, известные своими оппозиционными взглядами, так и ученые и публицисты, близкие к польскому руководству, открыто утверждается, что в гибели польских офицеров повинен Советский Союз, а сам расстрел имел место весной 1940 года.

В заявлении уполномоченного польского правительства по печати Е. Урбана эта точка зрения де-факто легализована как официальная позиция властей. Правда, вина за катынское преступление возложена на "сталинское НКВД", а не на Советское государство...

...Анализ ситуации показывает, что чем дальше затягивается это дело, тем явственнее катынский вопрос превращается в камень преткновения уже не для прошлых, а для нынешних советско-польских отношений. В брошюре "Катынь", выпущенной в 1988 году под эгидой костела, заявляется, что Катынь — одно из самых жестоких преступлений в истории человечества. В других публикациях проводится мысль, что пока трагедия Катыни не будет до конца освещена, не может быть нормальных отношений между Польшей и СССР.

Темой Катыни сейчас искусственно отодвигаются на второй план даже вопросы, связанные с возникновением Второй мировой войны и нападением Германии на Польшу. Подтекст кампании очевиден — поляку внушают, что Советский Союз ничем не лучше, а может быть, и хуже тогдашней Германии, что он несет не меньшую ответственность за возникновение войны и даже за военный разгром тогдашнего Польского государства.

Катынское дело может — и чем дальше, тем опасность актуальнее — резко обострить интерес в ПНР к прояснению судьбы еще тысяч интернированных польских офицеров, следы которых теряются в районе Харькова и Бологое. Пока на обращения польской стороны по этим дополнительным вопросам мы вразумительных ответов не давали.

Видимо, нам не избежать объяснения с руководством ПНР и польской общественностью по трагическим делам прошлого. Время в данном случае не выступает нашим союзником. Возможно, целесообразнее сказать, как реально было и кто конкретно виновен в случившемся, и на этом закрыть вопрос. Издержки такого образа действий в конечном счете были бы меньшими в сравнении с ущербом от нынешнего бездействия».

Конечно, целесообразнее — кто бы спорил? Но... они уже знают, как реально было?! Между тем уж кому-кому, а председателю КГБ товарищу Крючкову никто бы не смог помешать проверить, как все произошло. Вдруг дело «комиссии Бурденко» и в самом деле гениальная фальсификация?

Но архивы госбезопасности так и не были задействованы (точно так же молчат они и теперь). Вместо этого некая группа историков предприняла поиски в других архивах. В результате 23 февраля 1990 года заведующий международным отделом ЦК КПСС Валентин Фалин докладывает Горбачеву:

«Рядом советских историков (Зоря Ю.Н., Парсаданова В.С., Лебедева Н.С.), допущенных к фондам Особого архива и Центрального Государственного архива Главного архивного управления при Совете Министров СССР, а также Центрального Государственного архива Октябрьской революции, выявлены ранее неизвестные материалы Главного управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных и Управления конвойных войск НКВД за 1939—1940 годы, имеющие отношение к т. н. катынскому делу».

Это те самые документы, что были опубликованы в двух «катынских» сборниках — мы рассматривали их в тринадцатой главе и видели, что из них не следует ничего или следует всё что угодно — в зависимости от того, как их прокомментировать. А Фалин — профессионал по части комментариев, недаром его прежняя должность — директор Агентства печати «Новости». И какой же делается вывод?

«Таким образом, документы из советских архивов позволяют даже в отсутствие приказов об их расстреле и захоронении проследить судьбу интернированных польских офицеров, содержавшихся в лагерях НКВД в Козельске, Старобельске и Осташкове. Выборочное пофамильное сопоставление списков на отправку из Козельского лагеря и списков опознания, составленных немцами весной 1943 года во время эксгумации, показало наличие прямых совпадений, что является доказательством взаимосвязи наступивших событий (а с этим, собственно, никто и не спорит. — Авт.).

На базе новых документальных фактов советскими историками подготовлены материалы для публикации... Появление таких публикаций создавало бы в известном смысле новую ситуацию. Наш аргумент — в госархивах СССР не обнаружено материалов, раскрывающих истинную подоплеку катынской трагедии, стал бы недостоверным. Выявленные учеными материалы, а ими, несомненно, вскрыта лишь часть тайников, в сочетании с данными, на которые опирается в своих оценках польская сторона, вряд ли позволит нам дальше придерживаться прежних версий и уклоняться от подведения черты. С учетом предстоящего 50-летия Катыни надо было бы так или иначе определяться в нашей позиции».

Самая важная фраза здесь — последняя. Какие там документы — эти люди уже все решили! 50-летие катынского расстрела наступит для них в 1990 году! Они уже знают «истинную подоплеку катынской трагедии», дело лишь за материалами. Нет муки — испечем куличики из песочка, с виду такие же, а пробовать их все равно никто не станет — кому оно надо?

«Видимо, с наименьшими издержками сопряжен следующий вариант:

Сообщить В. Ярузельскому что в результате тщательной проверки соответствующих архивохранилищ, нами не найдено прямых свидетельств (приказов, распоряжений и т. д.), позволяющих назвать точное время и конкретных виновников катынской трагедии. Вместе с тем в архивном наследии Главного управления НКВД по делам военнопленных и интернированных, а также Управления конвойных войск НКВД за 1940 год обнаружены индиции, которые подвергают сомнению достоверность "доклада Н. Бурденко". На основании означенных индиций можно сделать вывод о том, что гибель польских офицеров в районе Катыни — дело рук НКВД и персонально Берия и Меркулова».

Так... Кто может, объясните нам, пожалуйста, каким образом документы о содержании и перевозках польских военнопленных подвергают сомнению работу комиссии Бурденко, и почему последняя фраза следует из того, что было изложено выше. А то у нас отчего-то ум за разум заходит, да там и остается. Нет ни прямых свидетельств, ни конкретных виновников, ни приказов или распоряжений, нет ничего... но тем не менее расстрелял НКВД и виноваты Берия и Меркулов!

Интересно, а как бы поступил на месте Горбачева товарищ Сталин? Ясно, как: вызвал бы наркома внутренних дел и сказал: «Товарищ Берия, вот есть такое мнение, разберитесь, пожалуйста, что здесь правда, а где эти мерзавцы врут». Вот только не надо говорить, что советский президент не способен был пригласить к себе товарища Крючкова и дать ему аналогичное задание. Собственно, он обязан был это сделать, раз уж дело дошло до таких серьезных шагов, как международное признание вины. Не сделать это он мог только в двух случаях: либо ему было совсем уж наплевать на престиж страны, которой он руководил, либо он совершенно точно знал, что никакого компромата в архивах КГБ не содержится. (О задании говорить не будем — ибо конспирология-с...)

А почему мы, кстати, решили, что он этого не сделал?

Как бы то ни было, 13 апреля 1990 года последовало следующее заявление ТАСС:

«На встречах между представителями советского и польского руководства, в широких кругах общественности длительное время поднимается вопрос о выяснении обстоятельств гибели польских офицеров, интернированных в сентябре 1939 года. Историками двух стран были проведены тщательные исследования катынской трагедии, включая и поиск документов.

В самое последнее время советскими архивистами и историками обнаружены некоторые документы о польских военнослужащих, которые содержались в Козельском, Старобельском, Осташковском лагерях НКВД СССР. Из них вытекает, что в апреле—мае 1940 года на примерно 15 тысяч польских офицеров, содержавшихся в этих трех лагерях, 394 человека была переведены в Грязовецкий лагерь. Основная же часть "передана в распоряжение" управлений НКВД соответственно по Смоленской, Ворошиловградской и Калининской областям и нигде больше в статистических отчетах НКВД не упоминается.

Выявленные архивные материалы в своей совокупности позволяют сделать вывод о непосредственной ответственности за злодеяния в Катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных.

Советская сторона, выражая глубокое сожаление в связи с катынской трагедией, заявляет, что она представляет одно из тяжких преступлений сталинизма.

Копии найденных документов переданы польской стороне. Поиск архивных материалов продолжается».

Последняя фраза написана не просто так. Они нашлись, материалы, прямо и полностью подтверждающие вину СССР, но об этом — чуть позже. А пока посмотрим — как же отреагировали поляки? Способствовало ли долгожданное покаяние СССР установлению нормальных отношений с Польшей?

Уже через полтора месяца, 29 мая, те же Яковлев и Шеварднадзе снова пишут в ЦК:

«Польская сторона, освоившая за эти годы методику давления на нас по неудобным вопросам, выдвигает сейчас группу новых требований, нередко вздорных, и в совокупности неприемлемых. Министр иностранных дел К. Скубишевский в октябре 1989 г. поставил вопрос о возмещении Советским Союзом материального ущерба гражданам польского происхождения, пострадавшим от сталинских репрессий и проживающим в настоящее время на территории Польши (по польским оценкам — 200—250 тыс. человек). Речь идет о выплате 5—7 млрд. руб. В конце апреля с. г. сейм и сенат Республики Польша приняли специальную резолюцию по Катыни, в которой выражается надежда, что правительство СССР рассмотрит проблему компенсации семьям погибших. Цель этих требований раскрыта в польской прессе — списать таким способом задолженность Польши Советскому Союзу (5,3 млрд. руб.).

Стремлением подогревать антирусские и антисоветские настроения продиктована систематически выдвигаемая претензия на выдачу польских культурных ценностей.

МИД РП в конце апреля 1990 г. официально поставил вопрос о возвращении в Польшу ценностей польской культуры, оказавшихся в Советском Союзе "в результате захвата части территории Польши бывшей Российской империей", "занятии Советским Союзом территории польского государства после 17 сентября 1939 года", и даже "вывезенных Советской Армией в 1945 году из западных и северных земель Польши", отошедших от Германии...»

Нет, ну каково! Они не только потребовали возвращения «культурных ценностей» с территорий Западной Украины и Западной Белоруссии, но и тех, что были вывезены с немецких земель, подаренных Сталиным полякам...

«В силу всех этих акций у польской, а отчасти и советской общественности складывается мнение, выгодное нынешним польским властям, о некой односторонней вине Советского Союза. Между тем наш счет Польше мог бы быть куда весомее. Речь идет о культурных ценностях украинского, белорусского и русского народов, вывезенных в свое время в Польшу из западных областей Украины и Белоруссии, об огромных затратах на военные операции по освобождению Польши от немецких захватчиков (не говоря уже о моральном факторе — 600 тысяч советских воинов погибли на польской земле), об ущербе, нанесенном польской оккупацией жителям Советской России в войне 1920 года и в последующее время, о компенсации семьям советских воинов, погибших в 1944—1945 гг. в тылу наших войск от рук польского реакционного подполья.

По предварительным оценкам, ущерб, нанесенный Польшей только УССР и БССР, многократно превышает выдвигаемые польской стороной претензии к СССР. Детальная разработка украинских и белорусских потерь проводится, списки некоторых ценностей, находящихся сейчас в польских руках, имеются».

Спохватились, называется! Раньше-то чем думали, когда, ничего не проверив и не изучив, так спешили признавать вину в катынском расстреле...

Да, кстати, а где же эти расчеты? Вот бы посмотреть... И не передаст ли нам польская сторона в обмен на дела польских пленных списки военнопленных 1920 года? Зачем? Ну так... наследничков поискать... Если Катынь — боль и память польского народа, то Тухоль и Стшалково — боль и память народа советского... Так не разделить ли нам боль друг друга, а, панове?

Последним актом этой драмы, в жанре «черного фарса», стало уголовное дело № 159 Главной военной прокуратуры СССР, открытое 27 сентября 1990 года.

Уже в мае 1991 года Генеральный прокурор СССР Николай Трубин озвучил предварительные выводы:

«К настоящему времени проверены все архивные учреждения Главархива СССР, запрошены и получены ответы из соответствующих архивов КГБ СССР и МВД СССР, установлены и допрошены оставшиеся в живых бывшие работники Наркомата внутренних дел СССР, в том числе начальник Управления по делам военнопленных Сопруненко, начальник УНКВД по Калининской области Токарев, отдельные следователи, принимавшие участие в допросах как польских военнопленных, так и советских граждан. В различных регионах страны разысканы и дали показания очевидцы трагической судьбы польских военнослужащих.

Собранные материалы позволяют сделать предварительный вывод о том, что польские военнопленные могли быть расстреляны на основании решения Особого совещания при НКВД СССР в течение апреля-мая 1940 года в УНКВД Смоленской, Харьковской и Калининской областей и захоронены соответственно в Катынском лесу под Смоленском, в районе Медное в 32 км от г. Твери и в 6-м квартале лесопарковой зоны г. Харькова».

Прямо-таки умиляет генпрокурор, который перед тем как делать вывод, не соизволил то, до чего додумался бы любой первокурсник юрфака, а именно — не проверил полномочия того органа, на который он «вешал» смертные приговоры. Ну да ладно... С фактами-то у него как дело обстоит?

Из свидетелей, названных прокурором, общественности предъявили только двоих, причем показания одного из них существуют лишь в пересказе журналиста. Лев Елин в журнале «Новое время» описывает, как шел допрос бывшего начальника УПВ Петра Сопруненко. Трехчасовое действо он уложил в несколько абзацев.

«Это 83-летний старик, перенесший операцию на желудке и не покидающий свою квартиру на Садовом кольце... Сопруненко тяжело сидеть, он то и дело меняет позу, откидывается на подушку. Его знакомят с показаниями свидетеля, категорически заявившего о причастности Петра Карповича к массовому убийству поляков... Но проходит час, прежде чем Сопруненко начинает "вспоминать". И видно, что ему, которого многие до сих пор считают палачом, страшно. До сих пор страшно. Худой, изможденный старик раскачивается, вскакивает, черной тенью нависая над столом, нервно трет голову. Он до конца допроса будет изворачиваться, клясться, что это не его подпись стоит под документами, равносильными приговорам...»

Интересно, а чего боялся бывший начальник УПВ? Ведь эти документы — они давно опубликованы — не равносильны приговорам. Часть из них мы рассмотрели, остальные такого же свойства, сборники документов вполне доступны. Чего же он боялся? Почему клялся, что это не его подпись под совершенно невинными бумагами?

Ладно, читаем дальше.

«Однако Сопруненко, вконец измучив следователей, все же начал говорить. И вспомнил, что заместитель Берии Кобулов в марте провел в НКВД совещание, на котором присутствовало человек 8—12...»

Стало быть, главным по операции был Кобулов? Странное, весьма странное поручение для начальника Главного экономического управления НКВД...

«— Нам дали по очереди прочитать письмо... Это было постановление Политбюро за подписью Сталина (запомните эту фразу, крепко запомните! — Авт.). Я помню слово "расстрелять". Прочитал — и мне стало дурно...

На видеопленке в этом месте Сопруненко вскакивает и показывает, как, схватившись за стул, он тогда еле удержался на ногах...

Почему Сталин вынес полякам смертный приговор? Сопруненко полагает, что "великий вождь" не мог простить поражения Красной Армии под Варшавой в 1920 году. Сталин был тогда членом Военного совета...»

Сейчас версия другая — Сталин-де мстил за умученных в польском плену красноармейцев, но тогда в СССР об этой странице советско-польских отношений знали считанные единицы. Как бы то ни было, Сопруненко сказал чушь, поскольку Сталин и вправду был членом Военного совета, да — но другого фронта. И едва ли эта чушь могла принадлежать работнику НКВД того времени, который уж что-что, а основные вехи биографии вождя должен был знать. В начале 90-х активно раскручивалось «дело Тухачевского», под него и подогнали объяснение...

«После встречи у Кобулова, утверждает Сопруненко, он уехал в Выборг — обсуждать обмен военнопленными с финнами. И только вернувшись из Выборга, узнал от своего заместителя Хохлова, что лагеря "разгружены"...

"Не мой почерк", — говорит Сопруненко, когда ему предъявляют его резолюцию на донесении начальника лагеря "Люди отправлены". Дескать за него подписывал заместитель Хохлов. Следователь достает рапорт Хохлова тех же дней с резолюцией Сопруненко.

— Это что, он сам себе писал?»

А вот дальше — обратите внимание! — идет откровенная подгонка под ответ.

«Впрочем, в распоряжении следствия есть и документы, составленные Сопруненко задолго до командировки. В ноябре 1939 года он дал указание передать 6005 дел поляков на Особое совещание ("Это было личное распоряжение Берии!") А предложение Сопруненко наркому Берии о "разгрузке лагерей", датированное 20 февраля 1940 года и предполагавшее передать на ОСО 400—500 дел, вернулось через 3 дня с распоряжением Берии (которое сам Сопруненко и изложил начальникам областных управлений НКВД) перевести во внутренние тюрьмы для рассмотрения на ОСО практически всех офицеров из Козельского и Старобельского лагерей! Это можно считать началом конвейера смерти».

Журналист наверняка не знал, да и следователь, скорее всего, тоже... а вот Сопруненко, если бы это был настоящий, не срежиссированный допрос, в этом месте непременно выложил бы мощнейший аргумент в свою защиту — что ОСО в то время не имело права приговаривать к смертной казни. Но он смолчал, лишь сокрушенно вздохнув в конце допроса:

«Кроме сожаления, ничего... Не я принял решение, не я выполнял...»7

Так чего же боялся старый чекист? А ведь он явно чего-то боялся, если признавал столь откровенную чушь, как расстрельные полномочия Особого совещания...

Забегая вперед, скажем, что «второй старик» — бывший начальник Калининского УНКВД Дмитрий Токарев — показался более изобретателен и нашел возможность выставить в своих показаниях «маячки», обозначавшие фальшивки. Да и то сказать, Сопруненко — бывший краском-пограничник, а потом сотрудник УПВ, а Токарев — зверь тертый, уже к 1940 году имевший опыт не только оперативной, но и закордонной работы, а потом много лет возглавлявший областные управления НКВД сперва Калинина, а потом Владимира. С таким «зубром» нынешним правоохранителям не тягаться...

...Вернемся к рассказу Генерального прокурора.

«Однако пока не удалось отыскать следственные дела на расстрелянных военнопленных и протоколы Особого совещания при НКВД СССР, хотя на их наличие в то время (апрель-май 1940 г.) указывают многочисленные косвенные доказательства».

Забегая вперед, скажем, что эти дела не найдены и по сей день.

«Кроме того, из показаний свидетелей — бывших ответственных работников НКВД СССР усматривается, что имелось постановление ЦК партии за подписью Сталина о ликвидации через УНКВД польских военнопленных, содержавшихся в Козельском, Осташковском и Старобельском лагерях.

В связи с этим прошу Вашего поручения общему отделу ЦК КПСС проверить наличие архивных материалов (возможно, совместных решений ЦК ВКП(б) и СНК СССР по указанному вопросу и копии их передать в Прокуратуру СССР».

Тогда их не нашли — помешал ГКЧП и последующие события. Отыскались они лишь полтора года спустя, уже в другой стране — август 1991 года их обнаружение не отменил, а всего лишь отсрочил...

Расследование ГВП делится на две части — до 2 августа 1993 года и после него. Именно этим днем отмечено «заключение комиссии экспертов ГВП по уголовному делу № 159», полностью признавшее вину СССР в расстреле польских военнопленных.

По форме это, впрочем, не юридический документ, а псевдонаучная статья для журнала вроде «Огонька» (кто не верит, может найти этот документ в интернете и прочесть самостоятельно).

Об уровне исторических знаний «экспертов» говорит следующая фраза: «Институт особых совещаний, созданный... постановлением Президиума ЦИК СССР в 1934 г., был внесудебным, с правом рассматривать дела о так называемых контрреволюционных преступлениях и назначать за них высшую меру наказания — расстрел».

Анализировать этот текст неинтересно, бессмысленно, да и не нужно. Любопытны здесь лишь два момента. Первый — это общее число жертв, а именно 22 тысячи. Точнее — 14522 расстрелянных из лагерей и 7305 — из тюрем, а всего 21827 человек. Почему этот факт стоит отметить, станет ясно из следующей главы.

Второй момент — квалификация совершенного преступления.

«Итак, И.В. Сталин (дальше идет длинное поименное перечисление должностных лиц. — Авт.)... исполнявшие преступные распоряжения коменданты, шоферы и надзиратели тюрем, другие лица, принимавшие непосредственное участие в расстрелах... совершили геноцид, военные преступления и преступления против человечества (человечности), на которые не распространяется срок давности.

В связи с тем, что в настоящее время из числа выявленных преступников в живых остались П.К. Сопруненко и Д.С. Токарев, надлежит решить вопрос об их ответственности, в частности об их аресте, привлечении к судебной ответственности, а в случае признания их виновными — наказания в России, не дожидаясь вынесения этого дела в Международный суд в Гааге, как предлагает польская общественность».

Вот вам и причина сговорчивости старых чекистов. Прокурорам было чем их припугнуть — скамьей подсудимых, судом и расстрелом. Может, кто-нибудь и сомневается, что тогдашние правоохранительные органы рискнули бы это сделать — Сопруненко и Токарев явно не сомневались. Им самим, может статься, и нечего было терять, но антисталинский психоз, царивший в обществе, обеспечивал позор для семьи, а то и «оргвыводы» — увольнение с работы детей и внуков, потерю квартиры, в которой живут... Многое могла придумать власть для человека, который отказывался выполнять ее требования. И ради чего? Доказательства-то ведь все равно найдутся...

30 марта 2006 года Владислав Швед встречался с генерал-майором юстиции Валерием Кондратовым и руководителем следственной бригады по делу № 159 полковником юстиции Сергеем Шаламаевым. Свое впечатление от рассказанного ими он сформулировал так:

«Следственная бригада ГВП с самого начала была нацелена на правовое оформление политического решения президента СССР Горбачева о признании виновными бывших руководителей СССР и НКВД. В период президента Ельцина подобная трактовка катынского преступления ставила своей целью подтвердить "бесчеловечность" советского режима. Следствию также было предписано ограничиться исследованием событий лишь марта-мая 1940 г.

В этой связи версия о причастности нацистов к расстрелу польских офицеров осенью 1941 г. в Катынском лесу следователями ГВП не рассматривалась. Свидетельства, противоречащие "заданной сверху" версии, игнорировались. Соответственно, следователи ГВП вынуждены были некритически отнестись даже к внутренне противоречивым показаниям тех свидетелей, которые формально подтверждали официальную версию».

Об обстановке, в которой проводилось расследование, вспоминает генерал-майор в отставке В.М. Крук, бывший в 1992—1999 годах помощником Главного военного прокурора.

«Я хорошо помню пропольский ажиотаж, в обстановке которого начиналось расследование. С первых дней делались глубокомысленные намеки о "верных сведениях" из спецслужб и Администрации президента о расстреле польских офицеров именно сотрудниками НКВД, что уже однозначно указывало на заказной характер инициирования этого расследования.

Из общения с руководителями структур ГВП, имевших отношение к расследованию, было понятно, что поставлена четкая задача — обосновать и найти способ доказать причастность лично Сталина и НКВД к расстрелу польских офицеров, а версию о расстреле поляков немцами вообще не рассматривать. Эту команду четко понимали на всех уровнях и принимали к действию...

...У меня сложилось впечатление, и оно впоследствии подтвердилось, что и настоящего прокурорского надзора за расследованием этого дела практически не осуществляюсь. Я имею в виду надзор со стороны наших органов прокуратуры. Зато плотный контроль за следованием заранее выбранной версии осуществлялся польской стороной.

О какой независимости и беспристрастности расследования можно говорить, когда всё, начиная от писчей бумаги до множительной техники, следственной бригаде поставлялось польской стороной. Не секрет, что ездили в командировки, на отдых под их патронатом. Постоянно ходили в Дом дружбы, в польское посольство, на регулярные фуршеты, руководители группы находились с рядом польских официальных лиц более чем в хороших отношениях. Это объясняет, почему польской стороне, помимо официально переданных документов, масса материалов передавалась неофициально, почему так называемую научно-историческую экспертизу фактически делали польские специалисты, основываясь на своем видении проблемы. Впервые эта экспертиза увидела свет именно в Польше, а не в стране, в которой проводилось расследование...»8.

Если это не коррупция — то что тогда такое коррупция? Впрочем, возможно, все это проделывалось из большой и чистой любви к польскому народу, в знак признания заслуг перед которым после окончания работы членов следственной группы наградили польскими орденами. Однако гражданство прокуроры почему-то не сменили. Интересно, почему?

P.S. А расследование ГВП, между прочим, продолжалось еще 11 лет и кончилось весьма оригинально. 21 сентября 2004 года Главная военная прокуратура, теперь уже Российской Федерации, объявила о прекращении дела. В марте 2005 года главный военный прокурор России Александр Савенков сообщил журналистам, что дело в отношении должностных лиц, признанных виновными, прекращено в связи с их смертью, что нетрудно было предсказать еще в 1991 году. Но дело не в этом.

Общество «Мемориал» тут же послало запрос в ГВП и получило совершенно потрясающий ответ, фрагменты которого мы приводим. Во-первых, уголовное дело по событиям более чем полувековой давности практически всё засекречено:

«Уголовное дело состоит из 183 томов. В соответствии с Законом РФ "О государственной тайне" признано, что в 36 томах "Катынского" уголовного дела подшиты документы, в том числе постановление о прекращении уголовного дела от 21 сентября 2004 г., содержащие сведения, составляющие государственную тайну, и имеют гриф "секретно" и "совершенно секретно". Кроме того, 80 томов указанного уголовного дела по заключению Комиссии включают документы, содержащие конфиденциальную и служебную информацию ограниченного распространения, и на них поставлена пометка "Для служебного пользования", 67 томов уголовного дела документов с указанными грифами не имеют».

То есть засекречено не только большинство томов дела, но даже постановление о его прекращении! Трудно даже представить, что же накопали там прокуроры?!

Что бы они ни накопали, какой-то состав преступления во всем этом был, ибо «действия ряда конкретных высокопоставленных должностных лиц СССР квалифицированы по п. "б" ст. 193-17 УК РСФСР (1926 г.), как превышение власти, имевшее тяжелые последствия при наличии особо отягчающих обстоятельств. 21.09.2004 г. уголовное дело в их отношении прекращено на основании п. 4 ч. 1 ст. 24 УПК РФ за смертью виновных».

Но вот каких именно должностных лиц и в чем они провинились — не сказано. Вы думаете, это Сталин, Берия, Меркулов, Кобулов? А на каком, собственно, основании вы так думаете?

И вот, наконец, самое интересное:

«Расследованием установлено, что в отношении польских граждан, содержавшихся в лагерях НКВД СССР органами НКВД СССР в установленном УПК РСФСР (1923 г.) порядке расследовались уголовные дела по обвинению в совершении государственных преступлений.

В начале марта 1940 г. по результатам расследования уголовные дела переданы на рассмотрение внесудебному органу — "тройке", которая рассмотрела уголовные дела в отношении 14542 польских граждан (на территории РСФСР — 10710 человек, на территории УССР — 3832 человека), признала их виновными в совершении государственных преступлений и приняла решение об их расстреле.

Следствием достоверно установлена гибель в результате исполнения решений "тройки" 1803 польских военнопленных, установлена личность 22 из них».

Вы поняли, что это значит? В Катыни было эксгумировано более четырех тысяч человек, из них идентифицированы почти три тысячи. А здесь — 1803 расстрелянных и 22 идентифицированных. Стало быть, несмотря на то что «тройка», рассмотрев уголовные дела на 14542 человека, приговорила их всех к расстрелу, прокуратура признает казнь только 1803 из них.

А поскольку в основе российского судопроизводства по-прежнему лежит принцип презумпции невиновности, то, не включив сюда Катынь, Главная военная прокуратура фактически признает, что советское правительство в катынском расстреле — НЕВИНОВНО!

Впрочем, кому это теперь интересно?

Примечания

1. На Капитолийском холме в Вашингтоне расположено здание Конгресса США.

2. Литовкин В. Польский капкан. // РИА «Новости», 2006, 25 сентября, http:// www.katyn.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=646

3. http://www.novpol.ru/index.php?id=1294

4. Яжборовская И., Яблоков А. Парсаданова В. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. М., 2009. С. 215.

5. Там же. С. 218.

6. Кроме широко известной кампании тотального «реалибитанса» и прочей «десталинизации», за господином Яковлевым числятся вещи и поинтереснее. Например, существовал в СССР такой ИМЭМО — Институт экономики и международных отношений. В середине 80-х готов оная контора направила в ЦК КПСС записку о целесообразности создания в СССР предприятий с участием иностранного капитала. В это время директором ИМЭМО, по любопытному совпадению, был как раз Александр Яковлев. Вообще, если покопаться в деятельности этой конторы, там наверняка отыщется много чрезвычайно интересного.

7. Елин Л. 53 палача — и два свидетеля. // Новое время. 1991. № 42.

8. Тайны катынской трагедии. Материалы круглого стола. М., 2010. С. 47—48.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
Яндекс.Метрика
© 2024 Библиотека. Исследователям Катынского дела.
Публикация материалов со сноской на источник.
На главную | Карта сайта | Ссылки | Контакты